|
Забвение
М. Генкина
Опубликовано в журнале: «Нева» 2003, №3
Маргарита Борисовна Генкина родилась в Киеве. В 1950 году окончила филфак ЛГУ. Работала во многих газетах бывшего СССР от Ленинграда до Петропавловска-Камчатского. С 1999 года живет в Бостоне (США).
Светлой памяти мамы, Елизаветы Яковлевны Фукс
Подводя итоги минувшего столетия, принято вспоминать о выдающихся людях, которые в нем жили. Есть имена известные, у всех на слуху. А есть и совсем забытые. К ним относится и Анатолий Трофимович Качугин. Одни называли его Кулибиным XX века, другие — шарлатаном и знахарем. Кем же он был на самом деле? И почему имя его предано забвению? Как это случилось?
В 1975 году, через несколько лет после смерти А. Т. Качугина, журнал “Изобретатель и рационализатор”, № 9, опубликовал о нем статью — “След нейтрона”, в которой было написано: “Если мы не увековечим память таких людей, как Анатолий Трофимович Качугин, то недосчитаемся многих Эдисонов в золотом фонде великих изобретателей. Это один из крупнейших советских изобретателей, оставивший неизгладимый след в науке и технике”.
На это выступление журнала немедленно последовала реплика сверху. Министр здравоохранения СССР академик Б. В. Петровский писал: “Журнал поместил хвалебную статью о Качугине, не пожалев при этом места для портрета, и рекомендовал его читателю как (не больше и не меньше!) первооткрывателя лечения рака, несмотря на отрицательное мнение широкой медицинской общественности и органов здравоохранения”. Эта цитата из изданного в Москве в 1995 году сочинения Петровского “Человек, медицина, жизнь”, он с гордостью пишет о том, как его министерство и деятели школы Блохина боролись с Качугиным.
Между тем русский ученый-изобретатель А. Т. Качугин еще полвека назад — в 1949 году — действительно создал средство от рака, в котором остро нуждается человечество. Но оно так и осталось почти никому не известным, хотя открытый им метод оправдал себя на практике и защищен патентами, номера которых сегодня можно отыскать в Интернете.
Качугина только в сочетании с оскорбительными эпитетами “знахарь” и “шарлатан”, хотя это был один из умнейших и образованнейших людей своего времени.
А рак по-прежнему приносит неисчислимые жертвы…
Как же фабриковалось это “мнение широкой медицинской общественности и органов здравоохранения”?
Об этом я узнала из бесед с доктором Н. Д. Воронко, успешно лечившей больных методом Качугина, из стенограмм сорокалетней давности с совещаний онкологов, на которых обсуждался его метод (стенограммы хранились в глубочайшей тайне и нигде раньше не публиковались) и из книги воспоминаний жены и сподвижницы ученого Беллы Яковлевны Качугиной “С высоты прожитых лет”, вышедшей в 2001 году в Москве, где собраны статьи разных авторов.
“Метла для метастазов”
Впервые я услышала о методе Качугина в 1985 году, когда искала средства спасения моей мамы, перенесшей в Киеве операцию по поводу рака желудка. Операция была сделана блестяще. Но хирург И. К. Диденко честно предупредил, что в лучшем случае после подобных операций больные живут семь — восемь лет. А мне так хотелось продлить мамины годы!
Я слыхала историю о чудесном исцелении в Ленинграде методом Качугина матери журналистки Людмилы Образцовой. Но встретиться нам тогда не пришлось. Мы познакомились с Людмилой Юрьевной только через четверть века. И вот что она мне рассказала. Ее маму, Маргариту Адамовну, оперировал в 1957 году профессор Смирнов в больнице имени Свердлова. Когда он увидел печень, пораженную опухолью и множественными метастазами, то решил, что это безнадежный случай. Ничего удалять не стал, зашил рану и выписал больную умирать домой.
Участковый врач познакомилась с диагнозом и покачала головой:
— Бедная, ей осталось жить не больше трех месяцев.
Людмила Юрьевна обратилась к А. Т. Качугину, который тогда часто приезжал из Москвы в Ленинград и сотрудничал с некоторыми врачами. Анатолий Трофимович внимательно выслушал ее и сказал:
— Я дам вам лекарства и доктора, который вылечит вашу маму.
Кроме того, он порекомендовал строго придерживаться бессолевой диеты и исключить из рациона кисломолочную пищу — в соответствии с его теорией о происхождении рака.
Вскоре Маргарита Адамовна поправилась, поехала в Сочи, вышла замуж и жила активной трудовой жизнью до глубокой старости.
Когда ей исполнилось 87 лет, ее снова оперировали — удаляли желчный пузырь. После успешно проведенной операции хирург рассказывал Людмиле Юрьевне, что в печени опухоли не было. Он обнаружил только следы заживления — множество рубцов.
Именно на такое действие своих препаратов и рассчитывал Анатолий Трофимович Качутин! Не случайно свои лекарства он образно называл “метлой для метастазов”.
А мне в связи с этим припомнился случай, описанный в старых стенограммах. Уролог С. И. Вышеславцев в своем выступлении на совещании онкологов 19 января 1961 года при обсуждении метода Качугина рассказывал :
— Когда умер профессор Нечаев, у которого был рак желудка с метастазами в печени, я пошел к профессору Вайсу, чтобы ознакомиться с протоколами вскрытия. Мне было известно, что Нечаев лечился семикарбазидом и йодистым кадмием. Профессор Вайс сказал: “На вскрытии я увидел картину, какую никогда до сих пор не видел. Препарат, что он принимал, произвел буквально бурю в метастазах печени. Больной погиб не от рака, а от внутреннего кровотечения за счет бурного распада метастазов”.
Профессор Нечаев, по-видимому, неточно воспользовался методикой Качугина, да и сама методика, возможно, нуждалась в дальнейшем усовершенствовании. Но очевидно одно: препараты Качугина способствовали распаду метастазов. И об этом говорилось на совещании больше сорока лет назад!
Но вернемся к Л. Ю. Образцовой. В конце восьмидесятых в онкологическую больницу попал ее 33-летний сын Юрий. Она умоляла врачей лечить его методом Качугина.
Но как быть, если Качугина давно уже не было в живых и метод его считался запрещенным? Где найти необходимые лекарства и врачей, которые готовы были бы их применить? Людмила Юрьевна не знала, что делать. А может, действительно, специалистам виднее?.. Ведь прошло столько лет. За эти годы, наверно, открыли что-нибудь новое, радикальное… Она оставила сына в лучшей специализированной клинике Ленинграда. И Юра умер…
Я хочу обратить внимание на даты. Маргариту Адамовну спас Качугин в 57 году, а Юра умер в 89-м. И это, к сожалению, не случайность. Наибольшее количество исцелений раковых больных методом Качугина приходится именно на пятидесятые годы. Потом еще какое-то время обреченных на смерть людей спасали последователи Качугина — врачи-энтузиасты. Но таких специалистов и смельчаков становилось все меньше. К концу восьмидесятых метод Качугина был почти всеми забыт.
Нина Дмитриевна
В 85 году, когда я искала врача, который мог бы продлить жизнь моей маме, мне назвали Нину Дмитриевну Воронко. Когда-то она работала под руководством Качугина и продолжала с помощью его метода спасать людей.
Я позвонила ей по телефону и тщательно записала все ее рекомендации (они хранятся у меня и поныне), но не выполнила. О чем горько жалею. Мама умирала в страшных муках, как и предсказывал хирург, через восемь лет…
С Ниной Дмитриевной мы встретились гораздо позже, когда я снова была в сильнейшей тревоге: тяжело заболел мой сын. Познакомила нас ее бывшая пациентка Надежда Степановна Матлашенко, которая на десять лет раньше моей мамы перенесла такую же операцию по поводу рака желудка и потом долечивалась у Нины Дмитриевны. Н. С. Матлашенко рассказывала, что лекарствами Качугина исцелилась и ее мама после операции рака прямой кишки. Обе женщины старательно выполняли все предписания доктора Н. Д. Воронко.
Начало нашей встречи не предвещало ничего хорошего. Узнав, что я журналист, Нина Дмитриевна долго не открывала двери. Но когда Надежда Степановна объяснила ей истинную цель моего визита, смилостивилась и потом извинилась за негостеприимство…
Нина Дмитриевна вспоминала, как они когда-то работали. Участковый терапевт Мария Львовна Волохонская, уролог Сергей Иванович Вышеславцев и она, заведующая диспансерным отделением поликлиники № 3 Академии наук СССР, лечили раковых больных методом Качугина, несмотря на то, что это было запрещено Минздравом.
С М. Л. Волохонской они обычно вместе ездили к больным и в клиники к онкологам, которые вели их раньше, чтобы все выяснить, обсудить и в каждом случае принять правильное решение. Вместе сверяли документацию, рассматривали рентгеновские снимки, стеклышки, на которых зафиксирован был рак.
Качугин приезжал из Москвы и консультировал врачей. Они показывали ему каждого больного. “Вы умеете лечить и вести документацию, — говорил он. — А я могу вам давать советы и как микробиолог”.
Их сотрудничество поддерживал весь коллектив. Начмед Н. П. Васильева предоставила им полную возможность в условиях поликлиники проводить все лабораторные исследования, делать рентгеновские снимки, сама расшифровывала кардиограммы.
Больным для полного выздоровления требовалось пройти длительный курс лечения йодистым кадмием, или окисью изотопа кадмия-113, порошками солянокислого семикарбазида и карбомида. Рекомендовалась определенная диета, общеукрепляющие лекарства и витамины. Конечно, им надо было находиться под постоянным наблюдением и через каждые два—три года повторять этот курс. За несколько лет такой работы уже был накоплен немалый положительный опыт. Врачи поликлиники пытались рассказать о нем коллегам-онкологам, но их не хотели слушать. Не пускали на совещания в институт на Песочной, в горздрав и в Смольный, когда там обсуждались проблемы онкологии: “Не вмешивайтесь не в свое дело, — говорили им. — Вы не специалисты”.
И начиналась травля: клевета, оскорбления на собраниях и в печати, подметные письма в ОБХСС и редакции, таскания к следователям. Врачей даже обвиняли в том, что они наживаются на страданиях больных.
— Однажды, — рассказывала Нина Дмитриевна, — я после собрания поздно пришла домой, такая усталая, расстроенная. А тут еще “Известия” вышли со статейкой… Там и мое имя упоминается, и Марии Львовны… Мама прочла газету и говорит: “Нина, это что же такое? Так они ведь тебя со свету сживут!”
И, в самом деле, думаю, зачем мне все это? Я ведь терапевт. Стену лбом не перешибешь. Больше я этим заниматься не буду! Вдруг звонок. Подхожу к телефону. Одна больная. У нее рак пищевода был. Ничего не могла глотать. Говорит: “ Нина Дмитриевна, знаете, а я сейчас картошку с килечкой поела! Да еще колбаски! И, знаете, у меня все прошло!” А я подумала: вот ради кого я буду терпеть это наказание!
В этих словах — вся Нина Дмитриевна.
Я попросила ее рассказать что-нибудь о Качугине. Нина Дмитриевна задумалась.
— Знаете, о Качугине так сразу не сказать… Это был великий человек и очень, очень хороший!..
— Господи, он говорил, что мой поклонник… Любил пошутить… Легкий был человек! В свободные минутки садился к инструменту, играл, пел… Когда он приезжал из Москвы, у всех поднималось настроение…
Нина Дмитриевна положила на стол фотографию. Лицо женщины показалось мне знакомым. На обратной стороне надпись: “На память Нине Дмитриевне и Наташеньке Воронко, горячо сочувствующая героям-качугинцам Антонина Коптяева”. И дата — 28 января 1966 года.
Не случайно писательница называла этих врачей “героями-качугинцами”: метод был запрещен, а они продолжали работать, несмотря ни на какие преследования. Это были врачи в самом высоком понимании этого слова..
Прощаясь, Нина Дмитриевна внимательно посмотрела на меня и спросила:
— Так зачем вы ко мне пришли?
Я не успела ответить, как она, загадочно улыбаясь, поднялась, выпрямилась и торжественно вручила подарок, специально приготовленный ею для моего сына — бутылочку с раствором йодистого кадмия и порошки карбомида и семикарбазида…
4 августа 2000 года Нины Дмитриевны не стало. Ей было 94 года.
О чем рассказали старые стенограммы
Стенограммы совещаний, на которых обсуждался метод Качугина, попали ко мне случайно. Они хранились у моего друга Надежды Степановны Матлашенко. Она передала их мне после того, как познакомила с Ниной Дмитриевной.
Десятки пожелтевших от времени страниц плохо различимого текста, напечатанного на старой машинке под копирку. Высокая комиссия, приехавшая из Москвы в Ленинград, пыталась устроить над Качугиным судилище, или, как выразился президент Медицинской академии наук Н. Н. Блохин, “погасить ненужный ажиотаж”.
Обсуждения проходили в Ленинграде 6, 19 и 20 января 1961 года, когда Министерство здравоохранения вынуждено было вторично вернуться к решению этого вопроса.
Приказ о запрещении открытий Качугина был издан еще в 1951 году.
В составе московской комиссии были: президент Медицинской академии наук СССР Н. Н. Блохин, заместитель министра здравоохранения РСФСР А. М. Сергеев, директор Центрального института экспериментальной онкологии профессор А. Н. Новиков и др. Обсуждения проводились в помещении поликлиники № 3.
“БЛОХИН. Вчера в Москве мне позвонили и сказали, что писательница Коптяева, которую я очень уважаю, хотела приехать сюда. Но я сказал, что ей здесь делать нечего.
КОПТЯЕВА (автор трех романов о врачах “Иван Иванович” и др., лауреат Государственной премии). А я здесь, Николай Николаевич. Я перестала бы себя уважать, если бы не приехала сюда… Я познакомилась с больными, которых вылечил Качугин. Пройти мимо такого факта я как писатель просто не имею права”.
Журналистам и писателям присутствовать на этом обсуждении было категорически запрещено. Цитирую свою магнитофонную запись беседы с Н. Д. Воронко:
— Как же получилось, что известного автора популярных романов в зале не заметили, не узнали?
— А мы ее спрятали. Мы на нее халат надели и платочек. Она сидела за ширмой и стенографировала… У нее недавно муж умер, писатель Федор Панферов, от рака мочевого пузыря. Вот она и хотела сама все послушать. Когда Коптяева не выдержала — выступила, там аж взбеленились!..
Я бережно храню эту кассету, на которой сохранился голос и смех Нины Дмитриевны.
Помимо Антонины Коптяевой, тайно присутствовали и вели свои записи видные журналисты: Михаил Ланской, Михаил Черкасский, Серафима Драбкина и другие. Но все их материалы в течение сорока лет нигде не были опубликованы.
В обсуждении принимали участие профессора Ленинградского онкологического института, Военно-медицинской академии, различных специализированных клиник и почти весь коллектив поликлиники № 3: главный врач И. А. Струнин, начмед Н. П. Васильева, заведующая диспансером Н. Д. Воронко, терапевт М. Л. Волохонская, уролог С. И. Вышеславцев и секретарь парторганизации А. В. Адамова.
К этим совещаниям врачи хорошо подготовились. Они подобрали убедительные факты — истории болезней для изучения авторитетной комиссии — и привели своих пациентов, излеченных от рака (А. С. Чернявскую, В. М. Мендельсон, Д. В. Шнейдера, П. В. Филипенко и других). У каждого из них вначале был четко зафиксирован онкологами рак в III и IV стадии, а последние рентгеновские снимки уже показывали отсутствие опухолей и метастазов. Врачам было предложено подготовить к обсуждениям на три заседания комиссии 15 случаев исцеления, они подготовили 16.
Приведу несколько выдержек из стенограмм.
“…ВЫШЕСЛАВЦЕВ. Люди, которых вы сегодня осматривали, были в безнадежно тяжелом состоянии, а сейчас они выздоровели. Но многие еще остались за бортом. Нам не дают их долечить! Они должны умереть! Я как врач давал клятвенное обещание: не отказывать в помощи больным. А мне запрещают лечить!
…ВАСИЛЬЕВА. Наш опыт лечения рака при помощи семикарбазида и кадмия дает хорошие результаты. Мы получали инкурабельных больных и возвращали их к жизни, к труду.
…ВОРОНКО. Когда мы получили хорошие результаты, думали, и другие врачи с нами порадуются. Пошли в Онкологический институт со всеми документами и с больными. А там нас не приняли, даже выслушать не захотели. Говорят: “Вы не специалисты”. Но мы твердо убеждены, что с метастазами можем хорошо справляться. Вот с основной опухолью сложнее. Ее надо удалять хирургическим путем.
…ВОЛОХОНСКАЯ. Мы хотели согласовать свои действия со специалистами, нам нужна была помощь в работе. За этим мы и обращались в институт, горздрав и в министерство. Но нигде не пожелали с нами разговаривать. Вместо этого нас начали травить, вызывать к следователям, в ОБХСС и публично оскорблять на совещаниях в горздравотделе и в печати.
…СТРУНИН. Необходимо, чтобы нашим врачам была предоставлена возможность продолжить лечение больных, которое они прекратили, после того как это им было запрещено.
…СЕРГЕЕВ. Кто из вас непосредственно занимается лечением?”
Волохонская называет себя, Н. Д. Воронко и С. И. Вышеславцева.
“СЕРГЕЕВ. Пригласите кого-нибудь из ваших больных.
(Входит Чернявская.)
ВОЛОХОНСКАЯ. Это Анна Сергеевна Чернявская. В ноябре 1955 года профессор Холдин установил у нее рак молочной железы, гистология показала аденокарциному.
СЕРГЕЕВ. Были у нее подтверждены метастазы?
ВОЛОХОНСКАЯ. Здесь имеются 24 рентгеновских снимка, подтвержденных онкологами. Метастазы у Чернявской ни у кого не вызывали сомнения.
ВОРОНКО. У нас записаны все даты и номера снимков. Вы можете их проверить.
ВОЛОХОНСКАЯ. У нее были множественные метастазы в четырех позвонках грудного отдела позвоночника и в подключичных лимфатических узлах. После рентгенотерапии и гормонотерапии она не могла ни лежать, ни стоять, кричала от боли. У нее выросла борода, пропал голос. По 6—8 раз в сутки подвергалась инъекциям наркотиков. Она была в таком состоянии — “на щите”, когда мы начали лечение. Перед этим мы консультировались с профессором Холдиным. Он сказал: “Не жалейте морфия. Это все, что для нее еще можно сделать”.
ЧЕРНЯВСКАЯ (перебивает). А сейчас Холдин говорит, что у меня не было метастазов. Он дошел до обмана!
СЕРГЕЕВ. Сколько времени вы уже не обращались к врачам?
ЧЕРНЯВСКАЯ. Я все время под наблюдением, но уже давно живу полнокровной жизнью.
ВОРОНКО. Она на своей даче таскает, по ее словам, до 70 ведер воды в день, сама отремонтировала квартиру, стирает белье и после такого труда приходит к нам и говорит: “У меня, кажется, опять появились метастазы” (Смех).
ВОЛОХОНСКАЯ. Чернявскую недавно осматривал академик Блохин и записал, что она находится в цветущем состоянии (зачитывает запись Блохина).
Больную Мендельсон с диагнозом меланома левой голени и метастазы в бедре и паху после двух операций профессор Шанин признал инкурабельной. Это было 12 февраля 1958 года. 13 февраля мы начали семикарбазидкадмиевую терапию. После нашего лечения рецидивы и метастазы исчезли.
НОВИКОВ. Еще никому в мире не удавалось вылечить меланосаркому. Если это удалось вам — это будет фурор! Но диагноз остается у меня под сомнением.
ВОЛОХОНСКАЯ. Вы пытаетесь опорочить диагноз, установленный <…> квалифицированными специалистами. <…>
…ВЫШЕСЛАВЦЕВ. Разрешите мне рассказать о моих урологических больных. <…> В 1956 году Филипенко лежал в больнице Урицкого с диагнозом рак мочевого пузыря и проходил облучение в Рентгенологическом институте кобальтовой “пушкой”.Термоэлектрокоагуляция привела к резкому ухудшению. У него были частые позывы к мочеиспусканию с острыми болями, доводившими его до изнурения. В очень тяжелом состоянии он пришел ко мне и сказал: “Если вы не возьметесь за меня, я застрелюсь”. <…> Я начал лечить его 7 апреля, а 7 мая он уже вышел на работу. Лечение с перерывами продолжалось всего около шести месяцев. Сейчас он в хорошем состоянии. Гемоглобин — 78, лейкоцитов — 5000, РОЭ — 6, а было — 70. Выглядит хорошо, уже полтора года не лечится. Сейчас он здесь. И очень просил: “Покажите мне людей, которые запрещают лечить”
Второй больной, Шнейдер, с таким же диагнозом — рак мочевого пузыря. Его дважды оперировал профессор Шапиро. У него было изнуряющее мочеиспускание по 18—20 раз за ночь. Он совершенно не спал. Профессор Шапиро предложил ему еще одну операцию: удалить мочевой пузырь и вывести мочеточники в прямую кишку. Шнейдер от этой операции отказался. Тогда профессор посоветовал ему обратиться ко мне. Несмотря на крайне тяжелое состояние больного, я взялся его лечить. За полтора месяца дизурия исчезла. К больному вернулась трудоспособность, он поправился, но продолжал принимать препараты внутрь. Лечение прекратил больше года назад. 6 января 1961 года по предложению академика Блохина его цистоскопировал профессор Шапиро. Никаких патологических отклонений не отмечено. Вместо опухоли имеется рубец.
(Входит больной Шнейдер.)
СЕРГЕЕВ. Расскажите нам о себе.
ШНЕЙДЕР. В 1958 году после повторной операции профессор Шапиро направил меня на облучение кобальтовой пушкой. Мне стало еще хуже. Я очень страдал, совсем не спал, мочился каждые несколько минут с кровью. А когда профессор предложил сделать третью операцию по пересадке мочеточника, я отказался. Решил умереть. Но через полтора месяца, после того, как я начал лечиться у Сергея Ивановича, почувствовал себя лучше. Вернулся к работе, ездил в отпуск и продолжал лечиться амбулаторно, делать все процедуры и принимать лекарства еще около шести месяцев. Больше уже не лечусь. Сейчас я спокойно бываю на совещаниях, в театрах и могу там находиться столько, сколько нужно, не отлучаясь. Чувствую себя хорошо. Вот и сегодня с трудом вырвался с совещания, чтобы сюда прийти! Теперь я здоров!
СЕРГЕЕВ. Мы очень рады за вас!
ШНЕЙДЕР. А я за вас, что вы наконец убедились! (Смех)
ШАПИРО. Я старый человек и должен сказать: через мои руки прошло очень много таких больных. Я посылал их на рентгенотерапию и другие виды лечения, но такого течения болезни и эффекта от лечения я за всю жизнь не видел!”
Один за другим приводились убедительные факты. Врачи ожидали объективной оценки их работы, надеялись на помощь в организации лечения новым методом. Но вместо этого то и дело слышали: “Значит, это был не рак. Ошибка в диагнозе”. — “Почему?” — “Да потому, что такого не может быть никогда!”
“ВОЛОХОНСКАЯ. Николай Николаевич Блохин говорил нам здесь, что в его практике за всю жизнь было всего два случая ошибочного диагноза. А мы показали вам 16 за последние два года. Можно ли их все считать ошибкой диагноза? <…>
…НОВИКОВ. Вы слишком много говорите. Вам надо бы больше слушать.
ВОЛОХОНСКАЯ. Я устала слушать ложь. Что вы скажете о больной Домбик? Ведь вас заинтересовали ее снимки.
НОВИКОВ. История болезни этой больной в Онкологическом институте затерялась.
ЛАНСКОЙ. (фельетонист “Ленинградской правды”). Там специально теряют снимки.
ВАСИЛЬЕВА. Смерть этой цветущей женщины несомненно на совести тех, кто запрещал метод!
НОВИКОВ. Вот профессор Блинов из ГИДУВа считает, что был введен в заблуждение и после запрещения препаратов Качугина отказался применять их. И доктор Турчина из этого же института подтвердила, что лечение качугинскими лекарствами не дает результатов.
ВОЛОХОНСКАЯ. Тем не менее она вылечила своего мужа от рака пищевода.
ЧЕРКАССКИЙ. Разрешите мне дать справку.
НОВИКОВ. Кто вы такой?
ЧЕРКАССКИЙ. Журналист. (Впоследствии написал документальную повесть “Рак отступает”, получившую высокую оценку Антонины Коптяевой. — М. Г.)
НОВИКОВ. Ну вот, ведь я говорил, чтобы…
ЧЕРКАССКИЙ. Да, я знаю, вы не разрешали нам войти, но я вошел самовольно. Я неоднократно бывал у Турчиной как раз в то время, когда она первой в Ленинграде лечила качугинскими препаратами не только своего мужа, но и других больных. Но когда запретили метод, передала своих больных в поликлинику № 3, а сама под нажимом, боясь лишиться работы, отказалась от своих убеждений. То же самое произошло и с профессором Блиновым…”
Бросается в глаза двойственность в позиции некоторых врачей и профессоров. С одной стороны, они признавали положительный опыт, с другой — отказывались от него. Нина Дмитриевна тоже рассказывала мне о таких случаях. Цитирую свою магнитофонную запись: “Одно время профессор Ганелина нас защищала, очень умная женщина, нелегкомысленная, как некоторые… Она нас поддерживала. Когда в больнице Ленина отвели для эксперимента две палаты, мужскую и женскую, мы там стали лечить больных. А Ганелина в этом же крыле, рядышком. Она часто заходила к нам, смотрела больных и удивлялась. Но когда надо было сказать об этом открыто, не выступила: „Нет, нет! Только меня оставьте в стороне!” И на заседания московской комиссии не явилась… А профессора-хирурги — мы же с ними имели много дел — все видели, знали и там же на глазах отреклись… Лишь палатные сестры просили нас: „Скажите, что вы делаете? У нас больные криком кричат от боли, а ваши молчат”. И им мы рассказывали…”
Сейчас кажется странным, почему некоторые уважаемые специалисты уклонялись от обсуждений или отказывались от собственных наблюдений и даже принимали участие в травле. Это непростой вопрос. Но ответ на него один: страх. Люди опасались репрессий. Они по опыту знали: с советской властью не спорят. Такое было время.
Кампания против Качугина носила локальный характер, касалась только медицинских учреждений. Но и в узком медицинском мире в эти годы — с сороковых по восьмидесятые — события развивались по одинаковому сценарию.
Я спросила Нину Дмитриевну о судьбе профессора Шапиро. Ведь судя по стенограмме, после его выступления на совещании в защиту метода Качугина последовала реплика академика Блохина: “Если профессор Шапиро так говорит, с этим нельзя не считаться”.
— Ох, — с горечью воскликнула Нина Дмитриевна, — они же его угробили! — У меня на пленке так и остался звучать ее голос, полный боли и гнева. — Вы знаете, это был знаменитый профессор, очень большой уролог… Это на нас мог топнуть Блохин. А на Шапиро не мог. Потому что это Шапиро! К нему из Москвы приезжали ученые урологические больные. Он своими руками вливал качугинские лекарства в слизистую мочевого пузыря… И говорил: “Без промывания этими препаратами у меня раньше ничего не получалось. А сейчас люди выздоравливают”…
Шапиро пригласили на беседу в Смольный, там посмеялись над ним, позволили себе “шутить”, чуть было “жидом” не назвали… И он упал прямо у них в кабинете… Сердце не выдержало.
Конечно, далеко не каждый ученый готов был принять смерть ради истины, как профессора Н. И. Мордовченко и И. Н. Шапиро. Многие предпочли отмолчаться и даже круто изменить свои позиции. Здесь можно привести длинный список фамилий. Но не в них суть.
Парадоксы судьбы
В предисловии к главам романа Антонины Коптяевой “Генератор идей”, опубликованным после смерти писательницы в нескольких номерах журнала “Октябрь” в 1995—1996 годах под названием “Любовь и ненависть”, написано: “Героем своей последней книги А. Коптяева избрала русского ученого Анатолия Трофимовича Качугина — личность, по чистоте своей и трагизму соответствующую судьбе России… Практически нет области знаний, в которой не сказал бы своего слова этот удивительный человек. Пытливый ум гения с ломоносовской стремительностью проник в ядерную физику и квантовую механику, военное дело и медицину. На счету Качугина около ста пятидесяти изобретений и открытий, десятки уникальнейших устройств, приборов, блестящие технические идеи и решения… Но не было еще на свете Моцарта, за спиной которого не чернела бы тень Сальери. К сожалению, такие люди не способны защитить себя. Поэтому не торопитесь искать имя А. Т. Качугина в энциклопедиях. Он не удостоился этой чести, не был отмечен его профессиональный путь соответствующими таланту ученого степенями и званиями. Но имя его, преданное анафеме официальной медициной, благословлялось в среде тех, кого Качугин спас от неминуемой смерти. А спасал их ученый — от рака… Эта беда привела к Анатолию Тромимовичу и заболевшую меланомой писательницу Коптяеву. Качугин оказал ей медицинскую помощь, обеспечившую полное выздоровление… А. Д. Коптяева стала одним из яростных защитников его метода, отступиться от которого „означало предательство лучшего, чем дышали люди””.
Анатолий Качугин учился в Дерптском университете (в Тарту) на медицинском факультете, когда началась Первая мировая война. Качугина призвали в армию. Он работал хирургом в полевом госпитале. Воинская часть, где он служил, по странному стечению обстоятельств оказалась в Париже. Свой диплом о медицинском образовании Качугин получил в Сорбонне. Он приветствовал революцию в России и вернулся на родину, в Воронеж. Работал врачом в Красной армии. Подхватил сыпной тиф. Вышел из лазарета, а в городе — белые! На улице его опознали. Заломили руки и повели на виселицу. Но в тот момент, когда ему уже набросили на шею петлю и выбили табуретку из-под ног, нарядно одетая дама бросилась в ноги офицеру :
— Остановите казнь! Это не комиссар! Он доктор! Из рода Голицыных!
Офицер шашкой перерубил натянувшуюся веревку… На всю жизнь у Анатолия Трофимовича остался шрам на шее от той веревки…
После гражданской войны Качугина назначили заведующим районной больницей под Воронежем. Будучи врачом, одновременно он серьезно увлекался химией, мечтал найти средства от неизлечимых болезней. В 1922 году от туберкулеза умер его брат…
В статье “Памятник из чистого золота” Лидии Ивановой есть такие строки:
“Если начать с облика, запечатленного на полотнах известных художников и фотографиях, то бесспорно одно: герой этих заметок — аристократ… Это отвечает облику. Истине тоже”.
Анатолий Трофимович был хорошим художником. Он написал более двухсот полотен, одно из которых удостоено французскими ценителями живописи серебряной медали. Его считали профессиональным пианистом. Исполняемые им мелодии отличались чистотой и благородством.
Но не это было главным в судьбе Качугина. Неистребимая тяга к изобретательству поглощала все его силы и время. Она не оставляла возможности для реализации всего остального, чем так щедро одарил Создатель этого человека. Повинуясь ей, Качугин не выпускал из рук колбу… Отмаявшись полный день среди бинтов и стонов, ночью за столом, заваленным пакетиками с желатином, бромом, пузырьками с нашатырным спиртом, раствором марганца, книгами, листочками со столбцами формул, молодой Качугин экспериментирует, смешивает, соединяет, растворяет…
Прослеживая взаимосвязь поведения одних и тех же соединений в разной среде, Качугин пришел к выводу, который ошеломил его своей перспективой и неотложностью. Хирург сел на поезд, приехал в Москву, в Наркомат здравоохранения. И прямо к Николаю Александровичу Семашко:
— Профессор, я участковый врач, меня интересует проблема лечения рака.
— Для этого надо быть химиком, — ответил ему нарком.
К тому времени Анатолий Трофимович уже заканчивал химическое отделение Воронежского университета, получая свое второе высшее образование…
Качугин переехал работать в Москву. Преподавал химию в институте. Женился на молоденькой красивой девушке Елене. У них родилась дочка Аза…
На какое-то время Качугин отвлекся от проблемы, которая привела его в столицу. Захватили не терпящие отлагательств идеи укрепления оборонной мощи страны… В 32 году он демонстрировал энергичному маршалу Тухачевскому самонаводящийся снаряд, способный сбивать вражеские самолеты. После обсуждений в кабинете маршала испытания управляемых с земли ракет проводились на полигоне…
Помните бутылки с горючей смесью, которые швыряли партизаны под гусеницы фашистских танков?! А траекторию полета ракеты, сбившей в свое время шпионский самолет Пауэрса?! А кремниевые зажигалки, заменившие ломкие и отсыревающие в дождь спички?! А простое с виду устройство, взявшее на себя обязанности поводыря для незрячих?! А лекарство для больных туберкулезом (гидразид изоникотиновой кислоты, известно под названием тубазид), позволившее поднимать их со смертного одра?! За каждым из этих изобретений — А. Т. Качугин. Список можно продолжить на нескольких страницах. Открытия, касающиеся совершенствования работы радио (патент А. Качугина хранится в кассете вместе с патентами А. Попова и Г. Маркони), способ обеззараживания продуктов, двигатели на статическом электричестве, светящийся экран для кинофотосъемок, метод предсказания землетрясений…
Вот цитата из книги “С высоты прожитых лет” Б. Я. Качугиной:
“Перед нами две пожелтевшие авторские заявки. В одной Качугин говорит о “протонах отрицательного значения”. Тогда посмеялись над ним, а через двадцать лет американские ученые открыли эти же самые антипротоны.
Во второй заявке речь идет “о жидких телах, которые легче воздуха”. Профессор, которого попросили высказаться по этому вопросу, жестоко высмеял “сумасбродного изобретателя”. А совсем недавно первое из таких веществ было найдено, им оказался гелий-2”.
Задолго до чернобыльской катастрофы и раньше, чем до этого додумались французы, А. Т. Качугин совместно с Беллой Яковлевной разработал и предложил способ хранения и пересадки костного мозга для лечения лучевой болезни.
Великие возможности при лечении онкологических больных сулил открытый Качугиным метод безошибочной экспресс-диагностики рака на ранних стадиях развития болезни с помощью реакции на мочу флуоресцеинового индикатора. Еще в 52 году этот метод был экспериментально доказан доцентом Смоленского онкологического диспансера З. И. Берманом и ветеринарным врачом В. Д. Петренко и описан в “Ученых записках” Смоленского педагогического института. Но предложения Качугина остались без внимания.
А вот отрывок из статьи Инны Глазыриной:
“…Шел тридцать пятый год. В одном из ледяных бараков за полярным кругом тихо загибался бывший врач, бывший изобретатель Анатолий Качугин. А сегодня — зэк… Он узнал случайно, что лагерь посетила высокая комиссия из Москвы. Там должны его помнить по многочисленным работам на оборону. И уж они-то разберутся в том страшном недоразумении, из-за которого он очутился в этом заполярном аду.
— Передайте комиссии, — обратился он к кому-то, — что здесь Качугин, в Кремле меня помнят..
На другой день его сопроводили в полутемный сарай.
— Вась, сделай-ка, чтобы он навсегда забыл, кто он такой.
И Вася сделал. От страшного удара по затылку Анатолий Трофимович забыл все, в том числе собственное имя… Так и жил без памяти, пока однажды в зоне не встретил человека, который долгие месяцы мучил его в кабинетах Лубянки. И сразу все вспомнил…” К счастью, к ученому вернулась его феноменальная память. Через несколько лет Качугина выпустили из заключения “за отсутствием состава преступления”. Он приехал домой, опухший от водянки, застал умирающую от туберкулеза первую свою жену и заболевшую дочь.
Лекарство от туберкулеза
Начались годы мучительных поисков эффективного средства от туберкулеза. Еще в 1882 году Роберт Кох обнаружил возбудителя этой болезни — туберкулезную палочку, а лечения от нее все еще не было! Качугин внимательно изучал все имевшиеся к тому времени исследования ученых, искавших средство от туберкулеза. Было установлено, например, что при попадании туберкулезной палочки в организм белок расщепляется на осколки, среди которых есть главный возбудитель инфекции — гистидин. Позднее он писал: “Для устранения вредного влияния того или иного вещества на организм необходимо применить такой антагонист, внутренний потенциал которого должен соответствовать потенциалу вредного вещества”. Анализируя свойства различных веществ, путем сложных химических опытов и математических вычислений он вывел закономерность, как находить внутренний потенциал каждого элемента, его числовое значение. Конечно, можно найти несколько элементов с одинаковыми цифрами внутреннего потенциала. Но один из них, который подействует, скажем, на туберкулезную палочку, обязательно будет иметь такой же внутренний потенциал, что и элемент, вызывающий болезнь.
Ученый долго шел к своему открытию. Наконец он создал препарат с таким же значением внутреннего потенциала, как гистидин, способный проникнуть в палочку Коха и разрушить ее. Это было химическое соединение гидразина с изоникотиновой кислотой. Качугин изготовил красноватый порошок и назвал свой препарат ГИНК — гидразид изонокотиновой кислоты.
Он создал лучшее в мире лекарство от туберкулеза! Но спасти своих родных не успел. Великое открытие пришло к нему слишком поздно — через два года после смерти Елены. Умерла и дочь…
Однажды к Качугину обратилась выпускница Медицинского института, молодой врач-фтизиатр Белла Яковлевна Кейфман. Она слыхала о поисках ученого и хотела помочь своим туберкулезным больным.
Так началось их плодотворное сотрудничество. И хотя Белла Яковлевна была значительно моложе Анатолия Трофимовича, она стала его самым близким другом, соратником и женой. Белла Яковлевна была первым врачом, с успехом применившим в медицинской практике качугинские порошки для излечения туберкулезных больных. Вместе с ним она работала и при создании препаратов от рака. А после смерти ученого оставалась единственным продолжателем его дела (Б. Я. Качугина умерла в ноябре 2002 года в Москве).
Украденное изобретение
Качугин глубоко исследовал защитные механизмы природы, обнаружил в них четкие закономерности и именно на этом основании разработал методику создания химических соединений, способных уничтожать вещества, вызывающие тяжкие заболевания, причем действовать на них избирательно, не разрушая здоровые клетки. Коптяева назвала его метод “химический компас”. А сам ученый — “нейтрон-захватной терапией”.
Но судьба изобретений Качугина оказалась не менее трагичной, чем и его жизнь.
Он стучался во все двери Министерства здравоохранения, наконец добился, чтобы его выслушали: получил приглашение во Всесоюзный научно-исследовательский химико-фармацевтический институт (ВНИХФИ).
1950 год. Полный надежд и радужных планов, входил он в гостеприимные двери ВНИХФИ. Встретили его там вежливо и почтительно, а когда подошел к доске и стал выстукивать на ней формулы, глаза химиков и фармацевтов загорелись неподдельным вниманием.
Две недели все шло прекрасно. Качугин получил доступ в лаборатории. Отвыкший от такого внимания изобретатель работал с необычайным воодушевлением. Он выкладывал все, что знал. Формулы гидразидов и гидразонов буквально носились в воздухе. Ими целиком заполнялись тетрадные листки.
По существовавшим там правилам в эту тетрадь можно было вносить любые записи, но ее запрещалось выносить из института.
И вдруг разразился скандал. Двери ВНИХФИ перед Качугиным навсегда закрылись, а тетрадка осталась там …
Прошло два года. Профессора ВНИХФИ уже готовились объявить о “своем” изобретении, когда немецкий химик опередил их, заявив на весь мир об открытии им сильнейшего противотуберкулезного препарата. Честный ученый-исследователь, сотрудник ВНИХФИ П. С. Угрюмов подготовил для руководителей института докладную записку: “…появившиеся за границей и у нас в СССР производные изоникотиновой кислоты как противотуберкулезные препараты являются лишь развитием идей тов. Качугина Анатолия Трофимовича. <…> Идеи А. Т. Качугина по изготовлению медицинских препаратов на производных гидразидов открывают новую страницу в истории химии и медицины”. Угрюмова из института уволили. Уволили из ВНИХФИ и других людей, которые были связаны с Качугиным по работе. Состоялось торжественное событие — конференция по поводу открытия нового чудодейственного средства от туберкулеза — фтивазида. Профессора института Г. Н. Першин, М. Н. Щукина и другие стали лауреатами Сталинской премии за это “талантливое изобретение”, как сообщалось в печати.
В мае 1953 года состоялся суд, где Качугин пытался привлечь к ответственности профессоров, укравших его изобретение. Но Першин и Щукина доказывали, что их препарат ничего общего не имеет с качугинским, что над их изобретением трудился весь коллектив института, что материал засекречен и поэтому они не могут на суде раскрыть формулу препарата. Судьи поверили именитым ученым.
Прошли годы. ВНИХФИ выпустил сборник, специально посвященный фтивазиду (ответственный редактор Г. Н. Першин, заместитель редактора М. Н. Щукина). Сборник открывался статьей “Фтивазид”, в которой уже не делалось секрета из химического состава препарата. Там было прямо написано: “В 1952 году химиотерапия туберкулеза обогатилась новым классом активных веществ: было открыто лечебное действие гидразида изоникотиновой кислоты и ее производных. Одним из веществ этой группы является фтивазид”.
“Фтивазид, — пишет в своей книге Б. Я. Качугина, — это не просто гидразид, а испорченный, ухудшенный, к которому прибавлен… ванилин! Должен же был он хоть чем-нибудь отличаться от качугинских порошков! Потребовалось еще три года “напряженной работы” ВНИХФИ, чтобы выпустить еще более мощное средство — тубазид. И вот он-то, тубазид, и есть чистейший гидразид изоникотиновой кислоты, формулу которого 8 лет назад написал на доске и в тетрадях этого института Качугин!”
“Если бы к Вашему открытию отнеслись честно в 1949 году, — писал Качугину доцент З. И. Берман, — то десятки тысяч людей, умерших за эти годы от туберкулеза, могли бы быть спасены. Кто ответит за жизнь этих десятков тысяч людей?”
Кто запрещал лекарство от рака
Аналогичная история произошла и с крупнейшим изобретением XX века — лекарством от рака. Правда, судьба его оказалась еще печальней. Оно до сих пор так и осталось онкологами не востребованным.
Для проверки действия гидразида Качугина пригласили в Центральный онкологический институт имени Герцена. И здесь, как и в ВНИХФИ, его встретили гостеприимно, любезно. И здесь Качугин с воодушевлением рассказывал о своем гидразиде, писал на доске непонятные для онкологов химические формулы. После окончания собеседования директор института профессор А. И. Савицкий пригласил изобретателя к себе в кабинет.
— Я буду откровенен, — сказал он. — Мне нравится ваше предложение. Я вижу его в перспективе… Хотите, будем работать вместе? Мой институт — ваша идея. И — никаких соавторов! Ну как, по рукам? Через год мы оба прогремим на весь мир!
Качугин не пожал протянутую ему руку…
10 апреля 1951 года Ученый совет Министерства здравоохранения СССР вынес постановление, в котором говорилось, что препараты Качугина от туберкулеза и рака совершенно неэффективны и, более того, вредны. А потому применение и выпуск их на всей территории Советского Союза строго запрещается… Именно на это постановление до сих пор ссылаются медицинские “Сальери”, стоящие за спиной “Моцарта”.
Обратите внимание на даты. Документ этот появился в то самое время, когда жулики, присвоившие себе изобретения Качугина, зарабатывали на нем ученые степени, награды и всесоюзную славу.
Авторами этого преступного постановления были, по меткому выражению Антонины Коптяевой, “чины в науке” типа Першина, Щукиной, Савицкого. Кстати, они и руководили заседаниями Ученого совета.
Заместитель министра здравоохранения СССР И. Г. Кочергин в 1952 году написал на Качугина донос, чтобы приобщить его к готовящемуся тогда постановлению правительства по делу врачей-вредителей. Правда, прокуратура в тот период не нашла состава преступления в действиях изобретателя и не открыла на него “дела”. Может быть, он не подходил по национальному признаку? Хотя жена его, Белла Яковлевна, еврейка, но сам-то он не еврей!
В 1962 году Министерству здравоохранения пришлось еще раз вернуться к вопросу о лечении раковых больных методом Качугина. Под напором честных ученых, врачей, журналистов, онкологических больных и их родственников была наконец разрешена экспериментальная проверка действий качугинских препаратов в условиях больницы имени Ленина в Ленинграде. 24 апреля академик Кочергин подписал документ, в котором признавал положительный эффект от этих лекарств. А ровно через месяц — 24 мая — за его же подписью вышел приказ о досрочном прекращении эксперимента, длившегося всего 5 месяцев вместо года, как было объявлено в первоначальном приказе. И в этом документе уже отрицаются им же самим одобренные месяц назад результаты проверки. 18 человек — безнадежно больных людей — с IV стадией рака, которые уже шли на поправку, остались без лекарств и тем самым фактически были обречены на гибель. Они писали отчаянные письма во все медицинские инстанции и к Генеральному прокурору СССР Руденко с просьбой разрешить врачам продолжить лечение. Но им было отказано…
Блохин и его ученики
Парадоксально, но основным оппонентом и преследователем ученого оказался человек, который, казалось, больше всех должен был быть заинтересован в изобретениях Качугина и при желании мог многое сделать, чтобы продолжить его исследования и внедрить великие открытия в практику медицинских учреждений. Это был президент Медицинской академии наук СССР, генеральный директор Центрального института экспериментальной и клинической онкологии академик Н. Н. Блохин.
Блохин был талантливым хирургом и в Советском Союзе считался руководителем онкологической школы. Он очень дорожил своим авторитетом, но не терпел конкурентов. В своих работах он не раз использовал открытия Качугина без ссылок на автора, но при этом вместе со своей командой сделал все, чтобы опорочить самобытного ученого и его последователей.
Врачи, лечившие методом Качугина, стремились реально помогать смертельно больным людям, рассчитывали на понимание и сотрудничество с коллегами-онкологами. А вместо этого столкнулись с высокомерием и враждебностью, с бессмысленной кастовой непримиримостью приверженцев школы Блохина, с их неприятием всего, что исходило не от них самих.
У Блохина были неограниченные возможности во всех медицинских учреждениях, органах власти и печати, тогда как Качугин находился в опале. Свои опыты он вынужден был проводить в домашней лаборатории, на безнадежно больных людях, от лечения которых в больницах уже отказались онкологи, и… на самом себе. Чтобы доказать действенность своего противоракового препарата, Качугин принял лошадиную дозу канцерогенного вещества, получил рак желудка, а потом излечился своим препаратом.
Когда я читала стенограммы сорокалетней давности и записывала на магнитофон рассказ Нины Дмитриевны Воронко, меня поразило двуличие Блохина. С одной стороны, в ответ на гневное выступление уролога Вышеславцева, заявившего: “Я давал клятву Гиппократа, а мне запрещают лечить!”, он сказал: “Я метод не запрещал!”
А после выступления профессора Шапиро, признавшегося, что за всю его большую практику у него никогда не было такого прекрасного эффекта, как от применений препаратов Качугина, Блохин сказал: “Если профессор Шапиро так говорит, к этому надо прислушаться”.
И в то же время через несколько дней в Москве в своем кабинете он безапелляционно заявил этим же врачам: “Все это глупости”.
Н. Д. Воронко показала мне вырезку из журнала “Изобретатель и рационализатор” за 1977 год, где сообщалось, что вышла монография Блохина “Химиотерапия злокачественных опухолей”, в которой академик не постеснялся представить наработки Качугина — аналоги семикарбазида — как новые препараты, созданные под его руководством…
А в книге Беллы Яковлевны есть эпизод, в котором рассказывается, как открытия Анатолия Трофимовича использовала сестра академика Блохина и была прещедро награждена за “свои” препараты.
Только профессор С. Ф. Олейник из Львовского медицинского института в реферате к своей докторской диссертации открыто благодарил Качугина за идеи, которые помогли ему создать эффективные лекарства по оздоровлению флоры кишечника с помощью здоровой кишечной палочки, способной расплавлять раковые клетки и прерывать метастазирование…
Конечно, надо было обладать определенным мужеством, чтобы не бросить камень в Качугина, когда этого требовало высокое начальство. И далеко не все оказались в этом случае на высоте. Академик А. И. Берг, оценивший по достоинству открытия ученого, мог себе позволить стучать кулаком по столу в кабинете науки ЦК КПСС: “Не даете Качугину лечить от рака, дайте лечить от ожогов!” “Если Качугина не поддержать, — говорил начальник отдела экспертизы Комитета по делам изобретений И. Н. Синадский, — его будут обкрадывать бесконечно”. “Вам принадлежит будущее”, — писала Качугину врач В. Руднева, увидевшая изумительную действенность его препаратов от рака.
Боролись за внедрение этого открытия многие ученые и врачи. Но не они решали судьбу изобретения.
В стенограммах обсуждения метода Качугина в Ленинграде за 20 января 1961 года есть такой эпизод. Собранием в составе приехавшей из Москвы авторитетной комиссии руководил директор Онкологического института им. Герцена А. Н. Новиков. Его задача была любыми средствами скомпрометировать метод. И он очень старался. Перебивал врачей, докладывавших об успехах лечения, позволял себе высокомерные реплики в их адрес, а доктора М. Л. Волохонскую, пользуясь правом председателя, даже лишал слова. Но под давлением фактов своей роли до конца он не выдержал, признался, что результаты лечения тяжелых случаев меланосаркомы блестящие, каких еще не было в мировой практике. И в порыве откровенности даже воскликнул: “А вы все-таки молодцы! Продолжайте работать!!” На что уролог Вышеславцев с удивлением заметил: “Ведь ваша подпись стоит в числе других под статьей “Против знахарства в онкологии”, напечатанной в “Медицинском работнике” 7 июля 59 года!” — “Нет, нет, это не я, — залепетал профессор, — Новиковых много…”
Но это был все-таки он, тот самый, облеченный властью онколог Новиков, прекрасно понимавший значение открытий Качугина и тем не менее приложивший свою руку к их запрету.
В мае 1971 года в апрельском номере журнала “Изобретатель и рационализатор” было напечатано интервью с Беллой Яковлевной Качугиной под заглавием “Гаситель биологического пожара”. В ответ на эти публикации 13 августа 1971 года центральная “Правда” разразилась разгромной статьей за подписями академика Н. Блохина и профессора А. Пирогова: “О биологическом пожаре и подпольном врачевании”, после чего у Анатолия Трофимовича случился тяжелый сердечный приступ. Через девять дней — 22 августа 1971 года — великий ученый умер.
Академик Блохин скончался позже — от рака…
Недавно мне прислали из Санкт-Петербурга книгу Марка Жолондза “Рак: практика исцеления”, вышедшую в издательстве “Питер” в 2001 году, тиражом в 15000 экземпляров.
Как исследователь и врач, искренне желающий помочь больным и много лет посвятивший проблеме лечения рака, автор пришел к выводу, что рак можно победить только одним способом — сильными ядами, причем растительными. В своей книге он дает подробные практические советы. Но одну главу — “Семикарбазидкадмиевая терапия рака” — автор посвятил методу Качугина.
Марк Жолондз признает целый ряд преимуществ качугинского метода перед всеми другими. Семикарбазидкадмиевая терапия одинаково эффективна при любых разновидностях рака и любом расположении опухоли. Он пишет: “…семикарбазид — самый безвредный из всех его аналогов…” Практические результаты от применения методики Качугиных выше, чем у Т. В. Воробьевой (“витурид”, сулема)… Он не сомневается, что “такие яды в конце концов должны привести к решению вопроса об одном из путей искоренения торжества рака среди людей вообще”
И тем не менее автор пишет: “Теоретические основания методики Качугиных никуда не годятся, а вот практика очень хороша… — выздоровление наступает даже на поздних стадиях болезни и после ужасов традиционного лечения”.
Очень жаль, что доктор Жолондз не сумел понять стройной теории и открытых Качугиным закономерностей, на основании которых гениальным ученым были созданы лучшие в мире лекарства и от туберкулеза, и от рака. Странно, что он даже не увидел в этом совпадении никакой связи, а, признавая факты, принял их за чистую случайность!
Оба препарата Качугина, от туберкулеза и от рака, — результат принципиально нового подхода, предложенного им при создании лекарств. И если бы сейчас нашлись исследователи, которые способны были бы использовать на практике великие открытия Качугина на основании его метода, они, возможно, смогли бы создать целую серию самых действенных лекарств от пока неизлечимых болезней.
Марк Жолондз пишет: “Не имеет смысла стараться любым путем найти нейтрон-захватные основания в семикарбазидкадмиевой терапии Качугиных (этого добивался А. Т. Качугин). Важно определить истинную ценность семикарбазидкадмиевой… терапии рака”.
Как тут не вспомнить знаменитую реплику Сумбатова на собрании, где чествовали лжесоздателей препарата от туберкулеза: “Дело, товарищи, не в химической формуле, а в том, что лекарство эффективно!”
Нет, многоуважаемый Марк Яковлевич, дело как раз в химической формуле! Именно в той самой формуле, которую Качугин открыл на стыке разных наук, основываясь на глубоких знаниях биологии и медицины. И при этом он еще писал: “Я ничего не смог бы сделать без математики”. Есть очень большой смысл в том, чтобы постараться понять основные принципы метода — нейтрон-захватной терапии рака.
О происхождении рака существует много теорий. Качугин внимательно изучал все научные публикации и проводил бесконечные собственные опыты. Он исследовал молекулы возбудителей рака и их антагонистов, лизирующие свойства крови, способность здоровой кишечной палочки восстанавливать баланс в организме и прерывать метастазирование.
Еще в тридцатые годы биохимики нашли витамин Н-биотин, который сильнейшим образом влияет на рост микроорганизмов. Было установлено, что биотин в большом количестве скапливается в раковой опухоли. Качугин стал думать, как подавить этот витамин. И нашел удивительно простой путь. Витамин Н образуется из молочной кислоты и мочевины. А что, если “подсунуть” кислоте вместо мочевины семикарбазид, то есть извращенный тип мочевины? И вот это-то “бракосочетание” уже дает не витамин Н, а его прямую противоположность, которая не способствует росту опухоли, а, наоборот, останавливает ее и даже разрушает. Так впервые в медицинскую практику Качугин ввел химический реактив семикарбазид, который проявил себя как изумительно сильное и разностороннее лекарство.
Семикарбазид угнетающе действует и на раковые клетки. Ведь в состав этого препарата входит гидразин, который, распадаясь, выделяет огромное количество лучистой энергии. И получается примерно та же картина, как при радиорентгенотерапии. Только последняя вызывает ожоги, разрушает кровь, добивает страдальца лучевой болезнью, а семикарбазид ведет себя как величайший умник: он проникает только в раковые клетки. Почему? Да потому, что они радиоактивней, проводимость у них выше, чем у нормальных клеток.
Химия? Да, это химия, но не та, которая одно лечит, а другое калечит. А та, что действует избирательно, разрушая только раковые образования, не повредив при этом здоровые ткани.
Особое внимание ученого привлекли дрожжи. Качугин писал: “Кишечная палочка с ее спутниками хотя и образует лизирующее вещество, но, однако, имеет такого мощного противника, как дрожжевая клетчатка, связанная с биотином — мощным ростовым веществом, стимулятором роста и размножения злокачественных клеток”.
Свой вывод о том, что “дрожжи являются стимулятором роста злокачественных клеток”, Качугин обосновал в своей работе “Гипотеза возникновения злокачественных опухолей и принципы рациональной терапии их” (1959). Эту работу он передал в Управление санитарной службы Министерства пищевой промышленности РСФСР, с которым много лет был связан договором по работе.
В поисках средства от рака Качугин остановил свой выбор на кадмии не случайно. Конечно, он знал не хуже других, что кадмий — тяжелый металл и яд. Но он знал и другие свойства этого элемента. В человеческом организме в малых дозах имеются соли кадмия, которые выполняют защитные функции. Кадмий останавливает развитие и размножение злокачественных клеток, влияет на углеводный обмен, стимулирует заживление соединительной ткани, нормализует выработку мочевины и выполняет ряд других полезных функций.
Работая в тридцатых годах токсикологом в Институте химобороны, Качугин исследовал свойства кадмия. Он заметил, что кадмий обладает и способностью фиброгенеза, то есть может строить соединительную ткань. Это было важным открытием, так как Качугин же установил, что фиброгенез у раковых больных сильно занижен.
Раковые клетки обладают повышенной радиоактивностью. Рост некоторых злокачественных опухолей связывают с включением цинка. “Общеизвестно, — писал Качугин, — что ближайшим аналогом цинка в периодической системе является кадмий. Кадмий тормозит биотин — мощное ростовое вещество. Цинк активизирует биотин. Кадмий — ингибитор роста… тормозит зародышевую ткань”.
Потребовались многие опыты и математические вычисления, чтобы рассчитать внутренний потенциал элементов, вызывающих бурный рост раковых клеток и их антагонистов. Постепенно выкристаллизовывался метод, как с помощью семикарбазида и кадмия остановить рост опухоли, расплавить ее, а потом заполнить пустоты фиброзом.
Предлагая свое лекарство от рака, где главными элементами были химические соединения — йодистый кадмий-113 и семикарбазид, Качугин рекомендовал и очень серьезно относиться к диете: исключить дрожжи, вызывающие бурный рост раковых клеток, и включать в рацион питания продукты, способствующие укреплению лизирующих свойств крови и оздоровлению кишечной флоры. Он советовал в большом количестве принимать аскорбиновую кислоту — витамин С.
Качугин писал: “Следует считать, что независимо от причины возникновения ракового заболевания (канцерогенная, вирусная или избыточная радиация) злокачественная опухоль не является локальным местным заболеванием, а является общей болезнью, сопрововождающейся глубокими нарушениями всех звеньев обмена веществ всего организма в целом. Эти изменения, извращения основных обменных процессов, независимо от причин, их вызывающих, едины для всех видов опухолевого заболевания…” Вот почему ученый и предложил единые в основе своей лекарства для всех видов злокачественных опухолей.
На вечере памяти А. Т. Качугина Виктор Михайлович Качан рассказывал: “В 1964 году у меня нашли рак четвертой стадии, метастазы в желудке и в легких, была непрерывная рвота. Тогда я стал принимать препараты Качугина. И вот, как видите, стою перед вами — живой и совершенно здоровый…” “Альтернативной медицины не существует”, — утверждают последователи школы Блохина. “Нет, — возражает им А. Киреев в своей книге “Рак излечим!” — Есть только одна медицина, которая приносит исцеление больным!”
И с этим нельзя не согласиться.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
