Сергей Капица: Наше телевидение лишает страну разума
Легендарный ведущий программы «Очевидное–невероятное» Сергей Капица для Вечерки
Для того чтобы только перечислить все достижения, звания и регалии профессора, доктора физико-математических наук, члена Европейской академии, президента Евразийского физического общества Сергея Капицы, потребуется несколько страниц. Но большинству телезрителей он известен как ведущий программы с более чем 30-летней историей – «Очевидное–невероятное», судьба которой складывается очень непросто. Поскольку она не вписывается в конъюнктуру сегодняшнего ТВ, программа кочует с канала на канал: сейчас «Очевидное–невероятное» выходит на телеканале «Россия».
Публика дура, но не настолько
– Сергей Петрович, года полтора назад ваша программа была в очередной раз закрыта: руководство канала мотивировало это тем, что Сергей Капица выбирает темы, которые интересны только ему.
– Мне кажется, это довольно примитивная точка зрения, все-таки нас смотрело и смотрит достаточно большое количество зрителей. А за несколько лет до этого «Очевидное – невероятное» закрыли на другом канале, поскольку тогдашнее телевизионное руководство давало дорогу всяким ведьмам и колдунам. От меня тоже начали требовать мистики, рассказов о так называемых паранормальных явлениях. Но сказка, предание – это определенная стадия развития, как бы детство науки, поскольку древний человек называл чудом то, чего не мог объяснить. Ребенку сказки нужны, но мне кажется, что многие взрослые люди так и не вышли из детства. Мы сами довели общество до такого состояния. Почему это так, надо спрашивать и у руководителей телевидения. Телевидение в основном подчинено самым низменным интересам. Яркий пример – программы «Дом» и «Дом-2». Интерес к таким шоу, их высокий рейтинг характеризуют распад сознания общества. Говорят, что если вы хотите человека лишить возможности существовать, надо лишить его разума. Так и наше телевидение лишает страну разума.
– Может быть, дело в том, что самим зрителям интереснее мистика, загадки и тайны, чем реальная наука?
– Не согласен. Публика – дура, как говорил Станиславский, но не до такой же степени. Ее, конечно, приучили к полному идиотизму, так что спрашивайте не с меня, а с руководителей телевидения.
– Порою создается впечатление, что государство отвернулось от науки.
– Однозначно ответить сложно, это очень трудный комплекс проблем. Мы уже прошли через глубокую яму и сейчас начали медленно подниматься вверх. Но все равно положение очень серьезное, и самый существенный кризис, который мы переживаем, связан с отсутствием молодежи, способной занять руководящие посты в науке. Молодой человек, получивший у нас высшее образование, кандидатскую степень, практически никогда не может реализовать свой талант в стране, поэтому либо уходит в бизнес, либо уезжает на Запад. Мой внук окончил факультет кибернетики МГУ, его диплом был третьим на курсе. Ему предложили продолжить учебу в аспирантуре и назначили стипендию в полторы тысячи рублей. Что ему теперь делать? Как он сможет на такие деньги прокормить семью? Кстати, внуку моей знакомой, который только что окончил химфак МГУ, предложили стипендию аспиранта в 1500 долларов в Колумбийском университете Нью-Йорка. Ленин в свое время выгнал 100 философов, которые его не устраивали, а мы, по сути, выгнали десятки тысяч очень нужных обществу математиков, физиков, инженеров, биологов. Юрий Лужков и Виктор Садовничий (ректор МГУ. – А.С.) сумели раскрутить проект, позволяющий удвоить площади Московского университета. Это с одной стороны хорошо, но гораздо сложнее ответить на вопрос, кто там будет преподавать?
Сталин велел отцу работать здесь
– Может быть, тут дело в некоем системном кризисе, поскольку наука в советское время была «заточена» на обслуживание ВПК, который теперь в том масштабе, что прежде, не востребован.
– Нет, далеко не вся наука была связана с ВПК. Например, только половина выпускников Физтеха работала в оборонке. Сейчас часто делаются подобные упрощенные оценки, но они, как правило, неверны. Например, только половина авиационной отрасли была военной, а другая – гражданская. Сейчас же гражданской практически нет. За последние 15 лет мы выпустили 35 гражданских самолетов, раньше выпускали в год 300.
– Как же выйти из этого заколдованного круга?
– Это вопрос политической стратегии. У нас есть различные национальные программы, которые мобилизуют средства, общественное внимание, дают политический импульс. Но единственная область, в которой пока нет такой программы, – это наука. А без науки у страны нет будущего.
– Но ведь и в России сейчас делаются научные открытия. Минувшей весной математик Григорий Перельман доказал знаменитую гипотезу Пуанкаре, а потом отказался от самой престижной премии в области математики – Fields medal.
– Это скорее частный эпизод. И возник он не на пустом месте, а потому что была такая замечательная математическая среда в Петербурге и Москве, из которой вырастали ученые такого уровня. Я считаю, что в первую очередь надо дать возможность молодым ученым обосноваться в России. Когда в 1934 году мой отец приехал на время в Россию из Кембриджа, Сталин сказал: «Вам теперь надо работать здесь». И отца не выпустили обратно в Англию. Отец ответил: «Тогда надо создать такие же условия». После чего за 50 тысяч фунтов (пять миллионов долларов по нынешнему курсу) у англичан была выкуплена его лаборатория. Затем был построен институт с современным по тем меркам оборудованием.
– В последние годы у нас появилось довольно много различных университетов, академий. Разве они не создают подобной благоприятной научной среды?
– Количество вузов растет, но качество образования в среднем падает. У нас появилось много так называемых университетов, которые на самом деле никакими университетами не являются. Какой-нибудь педагогический институт, который заслуживает скорее статуса училища, вдруг называет себя университетом. После войны были созданы три высокоуровневых заведения – МФТИ, МИФИ и МГИМО. Они отвечали запросам времени. Сейчас новых учебных заведений, которые бы соответствовали новым потребностям страны, я не вижу – за исключением Высшей школы экономики.
СПИД будут лечить
– Сейчас много говорят о проблеме клонирования. Вы не считаете, что эксперименты с клонированием и созданием генного человека находятся за гранью нравственности?
– В 20-х годах прошлого века, когда поняли, что существуют разные группы крови с определенными законами их совместимости и в конце концов научились кровь переливать, многим казалось, что это недопустимо: «Ну как же, у меня в жилах будет течь чужая кровь». Переливание крови, в которой по распространенному мнению содержится душа, подверглось общественному осуждению. Сейчас же никто, кроме крайних религиозных сект, против переливания крови не возражает. Это делается повсеместно, благодаря чему спасено колоссальное количество людей. О генном же человеке пока речь не идет. Ведь само клонирование технически еще несовершенно, мы далеко не до конца понимаем детали этого процесса, хотя и осуществили его на мышах и овцах. Об очень сложном процессе управления эмбриональным развитием науке предстоит еще узнать очень и очень много. А моральные проблемы, которые возникают, нужно обсуждать, чтобы подготавливать к ним людей, а не запугивать их различными страшилками.
– Далеко ли до создания лекарств от рака, СПИДа?
– Наука к этому идет. Рак – это очень сложное заболевание. Но его природа нам сейчас более ясна, чем раньше. Уже известно, что болезнь связана с определенными особенностями развития клеток и процессами, управляющими этим развитием. Изучение природы наследственности все более и более нас приближает к пониманию этой проблемы. Что касается СПИДа, то я думаю, что в ближайшие десятилетия будут найдены пути для борьбы с этим страшным заболеванием, как в ХХ веке научились лечить оспу, дифтерию и большое число других заболеваний.
– С другой стороны, развитие науки и техники порождает массу проблем. Не случайно, ХХ век вошел в историю прежде всего как время техногенных катастроф, продолжающихся и поныне. Напрашивается вопрос: нужны ли открытия, с которыми человечество не может затем справиться?
– Техногенные катастрофы были и до ХХ века, только раньше людей было намного меньше, и соответственно меньше возможностей для аварий и взрывов. Сегодня ежедневно функционируют гораздо большее число машин, всевозможных устройств, поэтому в наши дни, наверное, раз в десять больше возможностей для аварий, чем еще пятьдесят лет назад. Поэтому нам только кажется, что число этих катастроф увеличивается, на самом деле увеличивается интенсивность жизни.
В Японии все так же, но живут дольше
– В последние годы вы занимаетесь гуманитарной наукой – демографией, а не физикой.
– Я ранее занимался ускорителями, и мы создали машину, которая имела два важных практических применения. Она позволяла просвечивать корпуса ядерных реакторов, а также использовалась для лечения раковых заболеваний. Мы сделали шесть таких машин, которые до сих пор работают. Первая была поставлена в Герценовском институте, и за 20 лет с ее помощью было вылечено более 18 тысяч больных. Шла речь о начале серийного производства, но в тот момент все рухнуло, и только сейчас с большим трудом возобновляется этот процесс. Нам говорят, что мы должны наладить производство, мы ищем и униженно просим деньги, а когда их находим, правительство говорит: докажите, что это нужно. В начале 90-х я был вынужден уехать в Англию, где при поддержке английского Королевского общества занялся проблемами динамики народонаселения. Жилимы с женой там довольно скромно по их понятиям, хотя, конечно, комфортнее, чем тогда в России. В результате этих исследований я обнаружил, что понять многое из происходящего сейчас можно через динамику демографического развития населения мира. Главная особенность сегодняшнего момента заключается в том, что человечество находится на самом пике демографического перехода от безудержного роста, который происходил раньше, к насыщению.
Наше руководство все чаще говорит о демографических проблемах в России, но во всех развитых странах ситуация не лучше и не хуже. Там только живут намного дольше. Так, мужчины в Японии переживают наших на 20 лет. Но рождаемость везде сокращается. В Испании число детей на каждую женщину сегодня – 1,2, в Германии – 1,41, в Японии – 1,37, у итальянцев, несмотря на молитвы Папы Римского – 1,12, у нас – 1,3, на Украине – 1,09, тогда как для простого воспроизводства нужно в среднем не менее 2,15 детей. Когда рост стабилизируется, население Земли будет в два раза больше, чем сейчас, то есть 10–12 миллиардов. На этот уровень человечество выйдет приблизительно через 100 лет.
– Вот странно, нет мировых войн, болезни все лучше лечатся. Человечество живет сейчас, в сущности, в тепличных условиях, а рождаемость падает.
– Важно понять, что дело не в ресурсах, и от того, что мы будем платить женщинам по 250 тысяч за ребенка, ситуация существенно не изменится. И это не сугубо российский вопрос, а ценностный кризис всей современной цивилизации. Когда общество цивилизуется, возникают другие ценности – работа, карьера. Вместо того чтобы жениться, строить семью, заводить детей, люди получают дипломы, ученые степени. И вот результат.
При перепечатке данной статьи или ее цитировании ссылка: «Газета «Вечерняя Москва»» на первоисточник обязательна.
Автор: Александр СЛАВУЦКИЙ
http://www.vmdaily.ru/article.php?aid=48882
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
